Как я уже имел случай отметить, многие архитектурные сооружения Парижа являются "самыми" - узкими, широкими, высокими... При этом никаких споров между ними не происходит, поэтому и туристу поневоле приходится смириться и принять как данность - "выходит, что два мужа, и оба Бунши". Но уж если по размерам ещё можно как-то проверить, то по возрасту - уже никак. Поэтому вашему вниманию предлагается очередная "самая старая церковь Парижа" - давшая название всему кварталу Сен-Жермен-де Пре (Святого-Германа-в-Полях). Об истории её создания я подробно писал в прошлый раз, поэтому повторяться не буду.
Полей здесь, впрочем, теперь никаких нет. Нет и церкви Святого Викентия, открытой 23 декабря 558-го. По странному стечению обстоятельств король Хильдеберт скончался в тот же самый день и тем положил начало некрополю Меровингов. От него, насколько я знаю, тоже остались только воспоминания, а меровингские короли были перезахоронены в Сен-Дени, откуда их истлевшие кости и были радостно выкинуты добрыми парижанами в 1793-м. Куда делась туника Святого Викентия, почему-то нигде не говорится, но если учесть, что норманны неоднократно грабили и сжигали аббатство дотла, то можно только надеяться, что она просто сгорела, а не послужила хозяйственным надобностям какого-нибудь брутального викинга.
Самое старое из сохранившихся зданий - колокольня - относится к XI-му веку. Остальные - в основном XVII-й, хоть и сделаны под старину. Интерьеры - в массе своей и вовсе XIX-й, но толком насладиться даже ими не удалось - шла служба, и нам показалось неудобным мешать ходу религиозных церемоний.
В июле 1790-го был принят закон о так называемом "Гражданском устройстве духовенства", который предусматривал, в частности, выборность епископов всем населением (и гугенотами, и иудеями, и даже зороастрийцами, буде таковые окажутся на территории соответствующего диоцеза), отказ от подчинения Папе и присягу священников на верность Конституции. Это всё бы ещё ничего, но в ноябре того же года потребовалась ещё и дополнительная присяга о соблюдении этого самого закона. Вот тут духовенство возроптало и присягать не то чтобы наотрез отказалось, а начало тянуть с этим делом. За два года присягнула едва ли треть. Так бы оно, может, и спустилось бы всё на тормозах, но в августе 1792-го был принят новый закон, предусматривающий тюремное заключение для неприсягнувших священников. Поскольку тюрьмы уже были набиты под завязку всякими там эбертистами, фельянами и прочими врагами свободы, то священников решили заключать без отрыва от производства - в монастырях, в том числе и Сен-Жерменском. Аресты были произведены в ночь с 29 на 30 августа. Арестовывали, как водится, всех подряд и кого попало - там, дескать, разберёмся.
Тем временем к Парижу всё ближе подходили войска герцога Брауншвейгского, который был настроен по отношению к бунтующей черни весьма решительно. Марат, высунувшись на секундочку из ванны, посоветовал разобраться с арестованными побыстрее. И революционные массы, ведомые Станисласом Майяром (имел ли он отношение к тому Майяру, который подло заколол Этьена Марселя - сказать не берусь), одним из руководителей штурма Бастилии и, как ни странно, похода женщин на Версаль, отправились разбираться. Разобрались довольно быстро - справедливо решив, что зря у нас в тюрьму не сажают, и изменникам никакой пощады быть не может, за двое суток (со 2 по 4 сентября) было убито около 300 человек, в том числе и все священники аббатства Сен-Жермен - как неприсягнувшие, так, за компанию, и присягнувшие. На месте двора, где приговоры приводились в исполнение - довольно симпатичный скверик, но там пили вино из картонных коробок люди столь маргинального вида, что и сам Майяр ещё сто раз бы подумал, прежде чем с ними связываться, а мы уж и тем более не стали туда соваться.
На этом, собственно, Сен-Жермен как религиозный центр прекратил своё существование. Но спустя полтораста лет он ненадолго стал культурным центром Парижа (а может быть - и всей Европы), правда, благодаря отнюдь не аббатству, а находящимся по соседству заведениям общепита, из коих наиболее известны три - пивная "Липп" и кафе "Флора" и "Два истукана". В них свили свои гнёзда экзистенциалисты. Готфрид Бенн, помнится, жаловался, что от поэта все ждут, что он будет жить так, как лирический герой его печальных стихов, а, допустим, философу-экзистенциалисту вполне дозволительно отнюдь не помирать каждый день, а есть-пить в своё удовольствие... Конечно, каждый культурный человек знает, что экзистенциализм в начале XX века создали (вернее, осознали) два совершенно русских философа - Густав Густавович Шпет и Лев Исаакович Шварцман. И русскому человеку, что тогда, что сейчас, достаточно просто внимательно оглядеться вокруг, чтобы почувствовать себя в пограничной ситуации и тем самым ощутить свою экзистенцию. Французам же для пограничной ситуации понадобилась мировая война и несколько лет фашистской оккупации. Тем не менее, и после этого французы не могли поддерживать свою экзистенцию на должном уровне без распивочных заведений. Честно говоря, не было ни малейшего желания ни посещать их, ни даже осматривать. Вот если бы именно сейчас дюжие гарсоны выводили оттуда чересчур напраздновавшегося-всегда-с-собой Хемингуэя, или собутыльники Сартра дошли бы до состояния, которое мыслитель вынес в заглавие своего самого знаменитого произведения, романа "Тошнота", или юная Жюльет Греко призывала окружающих её раздеть, или хотя бы уж Борис Виан грозился прийти плюнуть на наши могилы... Нет, ныне здесь уже не найдёшь совершающих турне из одного бара в другой экзистенциалистов, остались помпезные заведения с весьма негуманными (а ведь тот же Сартр говорил, что экзистенциализм - это гуманизм!) ценами... Мы же двинулись к Сене, в квартал Сент-Андре-дез-Ар (Saint-André-des-Arts).
Полей здесь, впрочем, теперь никаких нет. Нет и церкви Святого Викентия, открытой 23 декабря 558-го. По странному стечению обстоятельств король Хильдеберт скончался в тот же самый день и тем положил начало некрополю Меровингов. От него, насколько я знаю, тоже остались только воспоминания, а меровингские короли были перезахоронены в Сен-Дени, откуда их истлевшие кости и были радостно выкинуты добрыми парижанами в 1793-м. Куда делась туника Святого Викентия, почему-то нигде не говорится, но если учесть, что норманны неоднократно грабили и сжигали аббатство дотла, то можно только надеяться, что она просто сгорела, а не послужила хозяйственным надобностям какого-нибудь брутального викинга.
Самое старое из сохранившихся зданий - колокольня - относится к XI-му веку. Остальные - в основном XVII-й, хоть и сделаны под старину. Интерьеры - в массе своей и вовсе XIX-й, но толком насладиться даже ими не удалось - шла служба, и нам показалось неудобным мешать ходу религиозных церемоний.
В средние века аббатство Святого Германа выделило часть своих территорий для организации учебных заведений, что и привело к созданию Сорбонны и Латинского квартала. Но зачастую образование только вредит, или, по крайней мере, не приносит пользы. Во всяком случае, именно Сен-Жермен стал центром осуществлённых под лозунгами Просвещения и Свободы мрачных событий, вошедших в историю под названием "Сентябрьская резня".
В июле 1790-го был принят закон о так называемом "Гражданском устройстве духовенства", который предусматривал, в частности, выборность епископов всем населением (и гугенотами, и иудеями, и даже зороастрийцами, буде таковые окажутся на территории соответствующего диоцеза), отказ от подчинения Папе и присягу священников на верность Конституции. Это всё бы ещё ничего, но в ноябре того же года потребовалась ещё и дополнительная присяга о соблюдении этого самого закона. Вот тут духовенство возроптало и присягать не то чтобы наотрез отказалось, а начало тянуть с этим делом. За два года присягнула едва ли треть. Так бы оно, может, и спустилось бы всё на тормозах, но в августе 1792-го был принят новый закон, предусматривающий тюремное заключение для неприсягнувших священников. Поскольку тюрьмы уже были набиты под завязку всякими там эбертистами, фельянами и прочими врагами свободы, то священников решили заключать без отрыва от производства - в монастырях, в том числе и Сен-Жерменском. Аресты были произведены в ночь с 29 на 30 августа. Арестовывали, как водится, всех подряд и кого попало - там, дескать, разберёмся.
Тем временем к Парижу всё ближе подходили войска герцога Брауншвейгского, который был настроен по отношению к бунтующей черни весьма решительно. Марат, высунувшись на секундочку из ванны, посоветовал разобраться с арестованными побыстрее. И революционные массы, ведомые Станисласом Майяром (имел ли он отношение к тому Майяру, который подло заколол Этьена Марселя - сказать не берусь), одним из руководителей штурма Бастилии и, как ни странно, похода женщин на Версаль, отправились разбираться. Разобрались довольно быстро - справедливо решив, что зря у нас в тюрьму не сажают, и изменникам никакой пощады быть не может, за двое суток (со 2 по 4 сентября) было убито около 300 человек, в том числе и все священники аббатства Сен-Жермен - как неприсягнувшие, так, за компанию, и присягнувшие. На месте двора, где приговоры приводились в исполнение - довольно симпатичный скверик, но там пили вино из картонных коробок люди столь маргинального вида, что и сам Майяр ещё сто раз бы подумал, прежде чем с ними связываться, а мы уж и тем более не стали туда соваться.
На этом, собственно, Сен-Жермен как религиозный центр прекратил своё существование. Но спустя полтораста лет он ненадолго стал культурным центром Парижа (а может быть - и всей Европы), правда, благодаря отнюдь не аббатству, а находящимся по соседству заведениям общепита, из коих наиболее известны три - пивная "Липп" и кафе "Флора" и "Два истукана". В них свили свои гнёзда экзистенциалисты. Готфрид Бенн, помнится, жаловался, что от поэта все ждут, что он будет жить так, как лирический герой его печальных стихов, а, допустим, философу-экзистенциалисту вполне дозволительно отнюдь не помирать каждый день, а есть-пить в своё удовольствие... Конечно, каждый культурный человек знает, что экзистенциализм в начале XX века создали (вернее, осознали) два совершенно русских философа - Густав Густавович Шпет и Лев Исаакович Шварцман. И русскому человеку, что тогда, что сейчас, достаточно просто внимательно оглядеться вокруг, чтобы почувствовать себя в пограничной ситуации и тем самым ощутить свою экзистенцию. Французам же для пограничной ситуации понадобилась мировая война и несколько лет фашистской оккупации. Тем не менее, и после этого французы не могли поддерживать свою экзистенцию на должном уровне без распивочных заведений. Честно говоря, не было ни малейшего желания ни посещать их, ни даже осматривать. Вот если бы именно сейчас дюжие гарсоны выводили оттуда чересчур напраздновавшегося-всегда-с-собой Хемингуэя, или собутыльники Сартра дошли бы до состояния, которое мыслитель вынес в заглавие своего самого знаменитого произведения, романа "Тошнота", или юная Жюльет Греко призывала окружающих её раздеть, или хотя бы уж Борис Виан грозился прийти плюнуть на наши могилы... Нет, ныне здесь уже не найдёшь совершающих турне из одного бара в другой экзистенциалистов, остались помпезные заведения с весьма негуманными (а ведь тот же Сартр говорил, что экзистенциализм - это гуманизм!) ценами... Мы же двинулись к Сене, в квартал Сент-Андре-дез-Ар (Saint-André-des-Arts).
Название это (которое можно вольно перевести как Святой Андрей-Художник) несколько вводит в заблуждение. "Arts" здесь вовсе не означает "искусства". Эта местность в V-м веке именовалась на смеси старофранцузского с нижелатынью "Clos de li Arx", что означает "Крепость, обнесённая стенами". Излишне, думаю, говорить, каково происхождение этого топонима. Впоследствии как крепость, так и стены потеряли своё фортификационное значение, и на их месте возник монастырь Святого Андрея. Спустя ещё некоторое время монастырь этот влился в состав Аббатства Святого Германа, ну а церковь Святого Андрея-Художника (или, как мы теперь знаем, скорее Святого Андрея-Крепостника) разрушили до основанья всё те же неугомонные революционеры.
Этот квартал - своего рода Монмартр Левого берега, только не столь густо обсаженный туристами (хотя их хватает!). Исходя, видимо, из ложно понятого названия, он под завязку забит художественными галереями, сувенирными лавочками и прочими храмами искусств. Размещается вся эта прелесть в домах XVII-XVIII-го века на живописных узеньких улочках, по которым можно было бы бродить часами, если бы мы к тому времени не подустали весьма серьёзно. Поэтому, как всегда решив как-нибудь прийти сюда ещё раз, мы ограничились осмотром двора Коммерс-Сент-Андре, который, несмотря на его название, двором, как легко видеть, не является. Именно тут доктор Гийотен испытывал знаменитую головоотрубательную машину. Кстати сказать, он вовсе её не изобрёл, как ошибочно думают многие, а просто внёс некоторые рационализаторские усовершенствования. Руководил работой Гийотена доктор Луи, а повсеместное внедрение устройства в обыденную жизнь французских граждан лоббировал Мирабо, отчего оно изначально называлось мирабелью, потом луизеттой, и только спустя несколько лет приобрело то название, которое мы все знаем и любим - гильотина. Не следует думать, что эти достойные люди были какими-то кровожадными упырями - совсем напротив. В королевской Франции отсечение головы считалось почётным и благородным способом казни, к тому же ещё и филигранной ручной работы, поэтому применялось только к самым достойным. Гийотен, Луи и Мирабо всего лишь дали возможность достижения равенства простолюдинов и дворян не только в жизни, но и в смерти. Надо сказать, что несмотря на расхожее мнение, ни один из них вовсе не был впоследствии гильотинирован, все трое умерли своей смертью.
Рядышком с лабораторией доброго доктора Гийотена уже упоминавшийся любитель водных процедур Жан-Поль Марат издавал свою газету "Друг народа", которую даже его соратники находили чрезмерно кровожадной. Марат как раз и был одним из тех, кто, перепутав возможность и необходимость, решил, что если существует гильотина, то она должна работать без передыху. Вот интересно, в свете последних событий - даже самым отъявленным врагам Марата не пришло в голову сказать, что он выскочил голым из своей ванны и принуждал Шарлотту Корде к разным французским удовольствиям, отчего она и была вынуждена, защищая свою честь, пырнуть его ножиком. А нынче... Если уж политик так мешает, то, может, кинжалом всё-таки честнее?
Из двора Коммерс-Сент-Андре можно попасть в двор Роан, который и есть самый настоящий двор, причём, по описаниям, весьма интересный. Увы, он был обнесён глухим забором и попасть туда не вышло. Ну что ж - мы пересекли Сену и минут через 15 оказались дома набираться сил перед предстоящим фейерверком.
Комментариев нет:
Отправить комментарий